Вскоре после начала Великой Отечественной войны на Коломзаводе был построен мощный и хорошо вооруженный бронепоезд. Позже — еще один. Судьба второго была достаточно удачной. А вот особый бронепоезд №1 “За Сталина”, команда которого состояла на 87% из работников завода, погиб в своем первом бою под городом Гжатском (Гагарином) в октябре 1941-го. Глупо погиб, нелепо. В том страшном бою, кровавой мясорубке, полегла практически вся его команда… Вокруг инцидента осталась масса тайн и недомолвок. Еще в 1966 году ученики одной из коломенских школ под руководством своей учительницы собирали данные о бронепоезде на месте его гибели, но многого так и не узнали...

Уже в перестроечные времена (1985—1987 гг.) коломенские поисковики вновь поехали под Гагарин. Это был отряд “Дон Кихоты”, один из родоначальников нынешнего поискового движения. Расспрашивали очевидцев и участников событий осени 1941-го и аккуратно записывали все услышанное. Подобрался интереснейший архив, по крупицам восстанавливающий ход событий. Правда, это рассказы людей, в основном пожилых, — они могут считаться лишь версиями. Но ведь когда несколько версий сходится, они превращаются в факты.

Как вспоминали участники событий, бронепоезд №1 действительно был внушительной машиной — более 20 вагонов, 4 из них предназначены для личного состава. Даже баня была, пар для которой брали из паровоза. Поезд состоял из двух частей — боевой и ремонтной, или базовой. Как раз первая часть с находившимися на ее борту бойцами (порядка 100 человек) и приняла единственный бой. Состояла она из четырех платформ, в том числе двух зенитных, паровоза и контрольных площадок с запасом путевого материала и инструмента. Оснащен был бронепоезд четырьмя 76-миллиметровыми танковыми орудиями, восемью пулеметами максим (еще два спаренных пулемета “ДТ” могли вести круговой обстрел), зенитными установками и т.д. Плюс винтовки бойцов и два ящика гранат-лимонок. Мощная машина. Очевидцы утверждали, что толщина брони достигала 45 мм и во время полигонных испытаний снаряды ее не брали…

Строительство поезда было завершено в рекордно короткие сроки — к 10 сентября 1941 года. В течение полутора месяцев команду готовили к ведению боевых действий, командиров набрали из числа кадровых военных, выписанных из местного госпиталя.

Что касается личного состава… в основном на бронепоезд шли добровольцами, но были и, если можно так их назвать, приглашения. В.Т.Сазонов с начала войны работал при заводе им. Куйбышева мотоциклистом. Однажды вез будущего командира бронепоезда майора Алыбина, и тот высказал пожелание иметь у себя в команде такого мотоциклиста. На следующий день Сазонова вызвали в партком и предложили записаться добровольцем, объяснив, что, если он не согласится, его все равно призовут в армию через горвоенкомат. Но Владимир Тихонович ничего против не имел. Судьба была благосклонна к нему — во время боя он оставался в базовой части бронепоезда, не участвовавшей в сражении. Он вспоминал потом, что в “резервной” команде царила странная атмосфера: никто ничего не знал. Ни о боевой задаче, ни — позже — о самом сражении… Но обо всем по порядку.

9 октября с митингом, цветами, при большом скоплении народа бронепоезд торжественно проводили на фронт. Примерной задачей его стало “выдвинуться на 174-й км (Московской ж/д, участок Можайск—Гжатск) и огнем артиллерии уничтожить скопление вражеских солдат и техники на шоссе Москва—Минск, которое в этом месте близко подходит к железной дороге” — так писала в июле 1967 года газета “Красное знамя”.

Бронепоезд вышел из Москвы в Можайск (где оставил свою базовую часть), а оттуда — прямиком на Гжатск, который уже к тому времени был занят немцами. Враги были и во всех окрестных селениях, они были повсюду. Неужели наша разведка этого не знала? Кстати, перед выходом поезда на боевую позицию командование все же отправило вперед разведчиков. В их числе был Ф.К.Черепахин, радист. Он рассказывал, что разведка проводилась на двух броневиках, выехали они из Можайска. Целью было не только оценить обстановку, но и получить в некоем штабе (?) указания насчет дальнейших действий. Наутро они оказались в районе селения Батюшково. На железной дороге бригада ремонтников спешно исправляла пути, накануне преднамеренно разобранные “чтобы немцы не прошли”. Говорили, что должен появиться какой-то поезд. И он появился. Особый бронепоезд №1 “За Сталина”. Не дождавшись окончательных сведений от своей разведки. По рации, которая была у разведгруппы, было получено сообщение: “Говорит командир бронепоезда. Я вступаю в бой”. Это было 14 (по другим сведениям — 13) октября.

Классическая версия боя выглядит так: поезд выехал на открытое место в районе 174-го км Московской ж/д — дорога находилась на приличном возвышении из-за насыпи — и попал в ловушку. С одной стороны его начали обстреливать немецкие танки, с другой — артиллерия. Мост впереди был заминирован, железнодорожные пути сзади взорваны. Блокированный, поезд отстреливался сколько мог, сильно пострадал, загорелся, и экипаж начал покидать его. Выжить удалось немногим. Те, кого немцы взяли в плен, были почти сразу же расстреляны.

Но рассказы очевидцев несколько отличаются от этой версии. Участники событий говорили о странных маневрах машины и не менее странном поведении командования. Вот как описывал бой М.Т.Фокин, бывший на бронепоезде одним из машинистов и ведший его в бой: “Когда мы выехали на открытое место у 174-го км, увидели танки. В темноте ведь не разглядишь чьи (было раннее утро). Но тут заметили идущего по шпалам старика. Остановились, спросили: кто тут? Услышали в ответ: немцы. Бронепоезд сразу же открыл пальбу. Немцы были застигнуты врасплох, но постепенно начали отвечать. Несколько танков бронепоезд поджег. Но и ему досталось. Был пробит тендер, вытекла вода, а без нее почти невозможно было двигаться. Тогда мы отошли до селения Колесники. Там у нас с Алыбиным возник спор. Я требовал вернуться в Батюшково, починиться, что возможно, и, главное, заправиться. Но командиру понравилось, как факелами пылали немецкие танки. И он, несмотря на протесты старшего машиниста, отдал приказ вновь идти на 174-й км. Я был вынужден подчиниться. Вернулись мы туда уже засветло. Немцы нас ждали, и одним из первых ударов был разбит тормозной рукав, соединяющий паровоз с платформой. Бронепоезд остановился… Затем снаряд попал в котел. Каких-то долей секунды хватило тем, кто находился в рубке, чтобы кинуться к открытым заранее дверям. Взрывной волной нас, ошпаренных, выбросило из машины”. Михаилу Трофимовичу повезло, он остался жив.

В свидетельствах некоторых очевидцев говорится о том, что бронепоезд все же выполнял свою боевую задачу, обстреливая Минское шоссе, а не только отстреливался от немцев. По одним версиям, боеприпасов хватило ненадолго и команда эвакуироваться была дана уже после их окончания, по другим — боеприпасы остались и после боя, а гитлеровцы вывозили их позже на специально подогнанном транспорте. Впрочем, последний вариант кажется менее правдоподобным, если сопоставить свидетельства.

Фигурировали в описании боя и самолеты. Вот что рассказывали жители местной деревни Петрецово А.Г.Андреев и В.В.Дмитриев: “Когда бронепоезд начал отступать в сторону Можайска, с аэродрома за деревней Фролово поднялись самолеты”. Они якобы разбомбили рельсы спереди и сзади поезда и взорвали злополучный котел. В деталях описания очевидцев расходятся, но о наличии воздушной атаки говорили многие.

Неоднократно шла речь и о некоем предательстве. Л.Р.Огульник был помощником комиссара бронепоезда по политчасти. Вот его воспоминания: “Бой проходил несколько странно. Фактически сражения не было (еще одна версия событий). Бронепоезд вывели на насыпь. Вокруг было поле с замаскированными в стогах сена вражескими танками и орудиями. Поезд почему-то остановили на этом месте, и он стал прекрасной мишенью. Начался обстрел. Комиссар Кузьмин (Кузнецов?) потом успел рассказать, что оперуполномоченный НКВД, весь в крови, подбежал к нему и крикнул: “Нас предали, комиссар! Принимай командование на себя!” Но комиссара контузило. Бойцы решили выходить через нижний люк. Комиссара вынесли на руках”. Через несколько дней он умер в Можайске.
  О судьбах побывавших в том страшном бою бойцов известно немногое. Домой вернулись считанные единицы. Что стало с командиром бронепоезда майором Петром Алыбиным, также выяснить не удалось. По одной из версий, он сдался в плен вместе с боевым знаменем. Но этого никто из участников событий не видел, воспоминания опирались лишь на рассказы собратьев по несчастью. Говорили, что командир вместе с другими захваченными в плен бойцами был расстрелян немцами. Одно ясно: с места сражения он не вернулся.

В.Т.Сазонов рассказывал, что после боя на дрезине на базу вернулось пятеро спасшихся, в том числе контуженный комиссар. А на следующий день пришло еще шесть человек из боевой команды. Они были в грязи и тине. Люди рассказали, что попали в плен, но им удалось бежать. Вскоре после этого их забрал СМЕРШ (спецотдел, командир — полковник Карасик), и больше о судьбе этих шестерых выживших ничего не известно.

В команде бронепоезда было три женщины: боец Елизавета Кубышкина (за доблестный труд еще до войны она была награждена орденом Ленина), медсестра Клавдия Макарова и радистка (?) Серафима Петрухина. Все они погибли. Наиболее подробно судьбу двух из них описал Ф.К.Черепахин: “Когда поступил приказ отступать, Лиза Кубышкина это сделать отказалась, сказала, что боится. Всех, кто остался в бронепоезде, фашисты расстреляли… Клава Макарова идти не могла. Андрей Кузнецов, сварщик, взял ее на руки и отнес к лесу. Когда он положил ее на землю и снял с нее ремень, Клава сказала: “Если будут немцы, не отдавай меня, лучше убей”. Когда Андрей расстегнул ее гимнастерку, то увидел, что тело Клавы сильно ошпарено”. Клава Макарова находилась в рубке машиниста вместе с Михаилом Фокиным и сильно пострадала при взрыве котла. Что касается Лизы Кубышкиной, то версия с расстрелом кажется правдоподобной: Нина Балаболичева, местная жительница (в 1941-м ей было 11 лет), рассказывала, что видела после описываемых событий несколько трупов близ будки путевого обходчика. Среди них был труп молодой кудрявой белокурой женщины…

Захоронение поисковикам найти так и не удалось. Во всяком случае, попытки раскопов в указанных людьми местах успехом не увенчались. Местные жители рассказывали, что хоронили тогда тела и около насыпи (но ее позже перенесли, и теперь трудно что-либо там найти), и где-то на окраине Петрецова. Говорили, что на местной пашне после войны долго находили кости. Но вот чьи, неизвестно — война все перемешала. Упоминалось и о перезахоронении останков на военном кладбище в Гжатске, но сей факт документально не подтвержден. Поле под Гжатском навсегда осталось братской могилой коломенцев. Красивые там места…

Памятник. Вопрос о нем, по свидетельству краеведа В.М.Афанасьева, поднимался еще в 1967—1968 годах. Но где-то в правительственных кругах не порекомендовали этого делать “из-за какого-то предательства”.

В 80-х годах “Дон Кихоты” вновь начали пробивать идею памятника и нарисовали эскиз. Коломенский горком ВЛКСМ, возглавляемый В.М.Шкуровым (ныне — замглавы администрации Коломны), пошел навстречу ребятам, и при активной поддержке Коломенского завода и администрации г. Гагарина памятник был установлен на месте гибели особого бронепоезда №1 “За Сталина”. Сейчас мимо проносятся поезда и гудят, салютуя…

Фрагментов боевой части бронепоезда поисковики также не обнаружили. Нашли однажды какой-то проклепанный кусок и приняли за искомое. Но, как потом оказалось, это была деталь покореженного моста. Рассказывают, что останки машины увезли после войны на переплавку. А базовая часть поезда была отогнана в Коломну. Затем ее направили в Москву, на Рязанский вокзал. После долгих мытарств оставшихся в живых членов команды отправили на восстановление Коломзавода.

Сейчас из уцелевших бойцов бронепоезда в живых не осталось никого. В прошлом году умер последний участник описанных событий С.И.Глуханчиков. Он вернулся в 41-м, на базу на той самой дрезине, о которой рассказывал В.Т.Сазонов. В последнее время Сергей Иванович сильно болел и вспоминать страшный октябрь отказывался. Удостоверение участника ВОВ он так и не получил...